Орсон Кард - Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)
Цейфейро безусловно понимал, что и Говорящему известно, что главная причина приглашения – это угроза инквизиторского статуса. Но брат Эмай всегда предпочитал дружелюбный тон любой беседы.
– Входи, это правда, что вы знали Сан Анджело? Это вы Говорили от имени его Смерти?
Эндер указал на пышные сорняки, сравнявшиеся с оградой монастырского двора.
– Он одобрял небрежность и садовые беспорядки. Он любил досаждать кардиналу Акьюлу, без сомнения, и ваш епископ Перегрино воротит нос от отвращения при виде подобного захламления культурных земель.
Дон Кристиан хмыкнул.
– Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем вам отыскать ответы на волнующие вас вопросы, сможем ли мы надеяться на ваш скорейший отъезд?
– Безусловно, надежда всегда остается. С тех пор, как я стал Говорящим, моя самая длительная остановка составила полтора года. Именно столько я пробыл в Рейкьявике, в Трондейме.
– Надеюсь, вы пообещаете нам подобную краткость. Я прошу не ради себя, а ради мира и спокойствия всех носящих сутаны, подобные моей.
Эндер дал чистосердечный ответ, надеясь хоть чуть-чуть охладить гнев Епископа.
– Я обещаю, что если найду подходящее пристанище и осяду, то сниму с себя обязанности и титул Говорящего и стану продуктивным гражданином.
– В местечке, подобном нашему, это означает еще и обращение к Католицизму.
– Давным-давно Сан Анджело взял с меня слово, что если я обращусь к религии и вере, это должна стать его религия.
– По крайней мере, это не звучит как чистосердечное отрицание всякой веры и вероисповедания.
– Потому что у меня ее нет.
Цейфейро рассмеялся и предложил осмотреть монастырь и школы в качестве разминки перед беседой. Эндер не ожидал от себя – он хотел увидеть, насколько крепко и глубоко пустили корни идеи Сан Анджело, спустя столетия после его смерти. Школы выглядели весьма славно и мило, и уровень преподавания был достаточно высок. Было довольно темно, когда наконец они вернулись в монастырь и прошли в маленькую келью, где он жил с женой, Арадорой.
Донна Криста была уже там, сидя за терминалом недалеко от кровати, она составляла серии грамматических упражнений. Аббат подождал, пока она закончит, и обратился к ней.
Цейфейро представил ей Эндера, как Говорящего Эндрю.
– Но ему кажется чрезвычайно трудным выговаривать имя дон Кристиан.
– Как и епископу, – сказала жена. – Мое настоящее имя Дитестай о Пекадо е Фейзи о Дирейто. – «Ненавидь и презирай Грехи и поступай по Справедливости», – перевел Эндер. – Имя моего мужа можно сократить до ласкательного – Эмай, любить. А мое? Представьте себе, вы кричите другу, О Дитестай, Ненавидь! – Они рассмеялись. – Любовь и Ненависть, вот такие мы, муж и жена. Так как вы будете меня называть, если считаете имя Кристиан слишком хорошим для меня?
Эндер посмотрел на нее. Ее лицо уже начало покрываться морщинками.
Возможно, кто-то придирчивый назвал бы его старым. Но ее глаза светились молодым задором, а улыбка излучала сияние. Это делало ее моложе, много моложе, чем сам Эндер.
– Я буду называть вас Белезе, если ваш муж не обвинит меня в заигрывании с вами.
– Нет, он будет звать меня Белладонной – от красоты к отраве, как в одной маленькой мрачной шутке. Правда, дон Кристиан?
– Моя задача – держать тебя в смирении.
– А моя – содержать тебя в строгости, – ответила она.
В этот момент Эндер не удержался и перевел взгляд с одной кровати на другую.
– А, еще один дивящийся на наше холостяцкое супружество, – поймал его Цейфейро.
– Нет, – произнес Эндер, – но я помню, что Сан Анджело призывал мужа и жену делить одну кровать.
– Это можно сделать единственным способом, – сказала Арадора, – если один из нас будет спать ночью, а другой днем.
– Правила следует приспособить к прочности и незыблемости Филхос да Менте, – воскликнул Цейфейро. – Без сомнения здесь есть те, кто могут делить супружеское ложе и оставаться целомудренными, но моя жена все еще очень красива, а моя плоть все еще кипит страстями.
– Это и подразумевал Сан Анджело. Он называл супружеское ложе главным мерилом любви к наукам, знаниям. Он надеялся, что каждый мужчина и женщина ордена, рано или поздно, изберут для себя продление рода во плоти так же, как и в разуме, в творчестве.
– Но как только мы решимся на это, – сказал Цейфейро, – нам придется покинуть Филхос.
– Это единственная вещь, которую Сан Анджело не удалось понять, ведь во времена его жизни еще не существовало настоящих монастырей и заповедей ордена, – сказала Арадора. – Монастырь стал нашей семьей, и расстаться с ним так же больно, как и развестись. Однажды корни глубоко уходят в землю, и растение не поднимется снова без великой боли и слез. Поэтому мы спим на разных кроватях, и у нас достаточно сил, чтобы остаться в любимом нами ордене.
Она говорила с таким воодушевлением, что у Эндрю против воли выступили слезы. Она увидела их, вспыхнула и отвернулась.
– Не жалейте нас, Говорящий Эндрю. У нас куда больше радости, чем страдания.
– Вы не поняли, – сказал Эндер, – это не слезы печали, это слезы умиления.
– Нет, – произнес Цейфейро. – Даже холостые священники считают наше целомудренное супружество, по крайней мере, эксцентричным.
– Я так не думаю, – произнес Эндер. Ему вдруг захотелось рассказать о своей давней дружбе с Валентиной, такой близкой и любимой, как жена, и невинной как сестра. Но горькое воспоминание сковало язык. Он сел на кровать Цейфейро и закрыл лицо руками.
– Что-нибудь случилось? – спросила Арадора. В этот момент рука Цейфейро нежно опустилась ему на голову.
Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть внезапно нахлынувшую любовь и тоску по Валентине.
– Я боюсь, что этот вояж обойдется мне дороже всех остальных. Я оставил там свою сестру, многие годы мы путешествовали вместе. Она вышла замуж в Рейкьявике. Я покинул ее чуть больше недели, но мне кажется, что прошла вечность. Я не предполагал. Вы оба…
– Напомнили вам, что вы тоже холостяк-сирота? – спросил Цейфейро.
– К тому же внезапно овдовевший, – прошептала Арадора.
Эндеру не показалось нелепостью объяснение своей утраты в подобных терминах.
Джейн зашелестела в ушах:
– Если это часть мастерски спланированного спектакля, то я признаю, что это слишком тонко и профессионально.
Безусловно, это совсем не было частью спектакля. Эндер испугался, что потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейра он мастерски владел ситуацией, теперь он чувствовал себя полностью побежденным этими двумя женатыми монахами, он капитулировал так же безоговорочно и дико, как Грего и Квора.
